Влади

Владислав Лешкевич

Лет до 13 я был вполне обычным ростовским школьником, учился в математическом классе, умел танцевать чечетку, слушал Битлз, играл на гитаре, книжки не читал. Но появился рэп, в котором так много непонятной речи, я решил, что там наверняка что‑то очень интересное и мудрое, иначе зачем всем этим парням в каждой песне говорить с такими эмоциями.

Припоминаю, что впервые рэп я услышал даже в 12 лет — на дне рождения приятеля с соседней улицы. Старшие ребята вскользь отреагировали: «а, это рэп, знаем». А я не знал, и даже само слово «рэп» не разобрал и не запомнил, но очень заинтересовался. В итоге я был невероятно увлечен, я облазил все киоски звукозаписи, постоянно бубнил какие‑то слова из песен, подбирал мелодии на гитаре, и был очень рад, когда находились ребята со схожими интересами. В 14 я устроил себе ускоренный ущемленный курс ди‑джейства — все эти фокусы с двухкассетными магнитофонами. Мои миксы, представьте, крутили по радио. А вообще, я любил разное: drum-n-bass, techno, и всё подобное, но MC Hammer, Run DMC и, окончательно Krs-One к 16 годам склонили меня к тому, чтоб отказаться от равноправия музыкальных жанров в моем ящике с кассетами.

Мы лазали с пацанами по брошенным стройкам, курили, пробовали пить, читали рэп, разыгрывали какие‑то клипы, короче говоря, были рэперами. Я знал, где есть студия – а это было очень ценным и чуть ли не запредельным знанием. И мы записали там наш первый рэп «Убийца», музыку к которому я написал на компьютере, купленном мне родителями, когда я получил два в полугодии по информатике.

Распространился слух, что рэп не могут читать пацаны, которые не сидели. Поэтому любые шмоны, рассказы старших, кто сидел, приводы в милицию и подобное считались у нас правильными признаками.

К тому времени я закончил музыкальную школу, приступил композиторству на компьютере, поступил в университет на экономический и собрал рэп‑группу. Она называлась Психолирик, пока что без Шыма, т.к. он рэпером еще не был – ходил в узких джинсах, в берете на бок, и в полуботинках на большой подошве. Но вскоре он к нам примкнул и стал спецем по рэп‑моде, очень скудно представленной в Ростове в 96-м.

Моих родителей (мама – профессор, папа – предприниматель) слегка раздражали мои увлечения, притом что обо всем самом смачном они, конечно, и не подозревали. Наверное, можно сказать, что относились они почти лояльно, но с регулярной вправкой мозгов мне на место. Мама считала, что это всё зомбирующая музыка, действующая на уровне примитивных вибраций и отвлекающая сына от учебы. Спустя несколько лет она послушала какой‑то альбом и с удивлением отметила, что это хорошо, учитывая, что я в детстве книжку в руки не брал. Отцу я иногда ставлю новые песни, он очень трезво умеет их оценить. Мой старший брат, тоже музыкант, но гораздо более высокого класса, тогда заканчивал училище искусств, играл джаз на рояле, и наши музыкальные вкусы в тот период не сходились.

Я с теплом вспоминаю, как в 97-м мы собрали первый состав Касты, как я в универе на переменах читал куплеты своим корешкам с курса. Как я оказался единственным студентом, который умудрялся носить в задних карманах штанов общие тетради и даже том Капитала. Как мы были рады 50 человекам, пришедшим на одну из первых наших вечеринок. В какой эйфории мы прибывали, когда насчитали 400 человек на нашем миниатюрном фесте. Как брат сообщил, что мне звонили с приглашением участвовать в Rap Music 99, и я с волнением перезванивал в Москву, придя домой с зашитой губой и сколотым зубом после пьяной заварухи на набережной. Как мы наказывали курсантов школы милиции у входа в клуб, когда они задели нашего корешка Электроника. Как пьяный Тэйквон исполнял спектакли на весь парк. Как Хамиль деловито повествовал о воровском законе. Как мы с горячностью спорили с Шымом на метафизические темы. Это становилось начинкой наших первых альбомов.

С 99-го мы стали наведываться в Москву, с 2001-го начал действовать лейбл Respect Production, и 2002-м я впервые уехал их Ростова на несколько месяцев. Сейчас перемещения для меня очень обыденны, я объездил сотню городов, и очень редко нахожусь на одном месте больше двух недель. А тогда это был великий переезд. Я поселился в Москве, поставил в квартире мини‑студию и за полгода сочинил и записал свой сольный альбом «Что нам делать в Греции».

В последующие несколько лет изменилось очень многое. Я перерос все эти уличные движения. Улетучился трепет, с которым я относился к творчеству обожаемых мною штатовских музыкантов. Я поступил в аспирантуру, и впоследствии защитил диссертацию. Вокруг меня и моих друзей укрепился ореол известности, и после периода внутренних конфликтов в самом себе, я научился правильно реагировать на эту славу. Вместе с друзьями и помощниками я занимаюсь делами лейбла Respect Production, у нас есть успехи.

После выпуска «Были в глаза» и «ХЗ» мне стало ясно, что я должен себе и людям второй сольный альбом. Было непривычно сочинять в присутствии Витки, это было новым. Я начал писать, я хотел говорить о важном, начал со «Слова о полку Игореве». После «Слова» я понял, что во вражде и патриотизме нет того важного, о чем я хочу говорить. А в положительном отношении к миру оно есть. Так появился альбом «Ясно!» Конечно, я уже не тот, кто читал песню «Про Макса» и «Фальшивые МС», мне теперь интересна человечность, гармония и мироздание, и я бываю счастлив со своими новыми убеждениями. Не стоит думать, что теперь для меня все кристально понятно и я живу по каким‑то незыблемым хорошим правилам. Это было бы смешно и самонадеянно. Но в этом направлении мне интересно и я надеюсь сделать в нем еще немало счастливых прорывов.

В 2014 году мы с пацанами из Касты договорились записать и выпустить альбом. настроены были серьезно, но не сумели, не смогли. Тогда я решил не терять время зря и выпустить еще один сольный релиз. В марте 2015-го я его и выпустил. Он написан тем же человеком, что и «Ясно», но более взрослым. Там другая музыка и слова, конечно. С «Несусветным» я планирую прожить ближайшие год‑два, а дальше стоит ждать чего‑то нового.